Элейская школа

В поэме Ксенофана «О природе» сформулировано основное положение его учения:

«Одно и все».

Его надо понимать не в том смысле, что есть одно и есть все, а в том, что одно и есть все, что существует и больше ничего нет. Одно есть все, что есть; всего нет, а есть только одно.

«Одно есть бог величайший из богов и людей, им не подобный ни видом, ни мыслью»,

– утверждал Ксенофан.

Бог не похож на богов! Выродок какой-то! В Колофоне его (Ксенофана) не потерпели, и ясно почему: сказать грекам, что не много богов подобных людям (как статуи Зевса, Афины и т.п.), а есть один бог. Это страшные слова по тем временам.

Но эти слова Ксенофана — не простое утверждение. В своей поэме, по свидетельству Аристотеля, Ксенофан постарался показать, из чего они следуют и, что из них следует.

Итак:

Если бог величайший, то один. Если богов два, то либо они не величайшие хотя бы по отношению друг к другу, либо они - одно.

Если есть одно, то неизменно. Почему? Если не неизменно, то откуда-то возникло, а откуда ему возникнуть? Если из такого же, как оно, то возникновения нет, а если из иного, то это тоже не может быть, т.к. иное величайшему – само не величайшее и, следовательно, не может произвести величайшее (как худшее не может произвести лучшее).

Если одно единственно и неизменно, то оно всюду одинаковое, равно самому себе и не есть здесь так, а там иначе.

Раз есть одно единое, то ничего иного нет. Нет ничего иного! Потрясающая мысль: раз есть одно, то ничего иного вообще нет!

Из предыдущего следует: всюду он видит, всюду слышит, всюду мыслит и без труда, помышленьем ума все обнимает. Что обнимает? Если нет иного, то себя самого! Во как.

Рассуждая дальше, Ксенофан пытается определить каково же это единое.

«Единое — не бесконечно и не конечно». Бесконечно то, чего нет, т.к. оно не имеет ни начала, ни середины, ни конца, а то, что есть, имеет это и, следовательно, оно не бесконечно. А конечно то, что ограничено иным. А есть иное? Нет, иного нет, стало быть, единое не конечно. Очень интересное определение.

Оно ни движется, ни покоится. Если движется, то куда? В иное? А иного нет, следовательно, некуда двигаться: все место занято им. Стало быть, одно не движется. Но одно и не покоится, т.к. покоится то, чего нет, ибо ни к нему иное, ни оно к иному не может прийти.

Потрясающе разбивается нефилософский способ представления. Для представления: если движется, то как? Как таракан перемещается, т.е., если движется, то не покоится. А, если стоит, значит, не движется — третьего не дано? Да, — но только для представления!

Мы по привычке представляем, если нас просят: «Представьте себе, что нет ни лесов, ни людей». И мы, чтобы представить отсутствие чего-либо, сначала должны увидеть это конечное.

Таракан либо движется, либо покоится — это понятно. А не движется И не покоится? Не конечное И не бесконечное? Так какое же?! А вот такое: не конечное и не бесконечное, не движется и не покоится. «Так как же его представить?» – восклицает человек. «Да никак, – ответил бы Ксенофан, – его надо мыслить!» Если мышление как представление не замолчит — философское мышление не начнется. Здесь надо разучиться мыслить представлениями и научиться мыслить в собственном, точном смысле слова.

Что можно сказать о Ксенофане? «Хитрый, гад! Непонятный», — это истерика, а он остается. Все ступени философии необходимы. И, чувствуя это, Ксенофан в конце поэмы выражает сожаление, что никто не сможет его понять: «Никто не постиг то, что ясно, и никто не постигнет то, что я о богах говорю и о сущем всецелом».

Истинное одно. Пример из Евангелия: юноша, который хотел идти за Христом, но оставить себе богатство. Если действительно есть одно, то не идти за ним нельзя, а если это одно — не одно, а одно из многих, то это — не истинное одно. А для человека не истинная вера — верить в одно из многих.

Ксенофан вплотную подошел к философскому мышлению, но лишь подошел, т.к. он еще оставался в лоне мифологического отношения к миру - у него еще осталось мифическое представление: одно - это бог. Это представление не было им выведено логически, а просто взято из традиции. Отсюда — и то, что бог не только мыслит, но и видит, слышит.