Климентьев В.: Здравствуйте, Николай. Поскольку мы фактически совсем незнакомы, я предлагаю в начале вам сказать два слова о себе, профессиональной деятельности, кто вы, что вы.

Скипин Н.: Скипин Николай Сергеевич, город Челябинск, по первому образованию эколог, диплом специалиста с отличием, по направлению «экология-природопользование». Но дипломная работа была посвящена «экологическому сознанию», затрагивала идеи ноосферы Вернадского. Тема смежная была, теоретическая защита. Там, на защите, мне выписали направление на кафедру философии. Так я стал аспирантом на кафедре философии, коим я сейчас являюсь. В то же время я школьный учитель при институте. Школа частная, называется «Семь ключей», при Международном институте дизайна и сервиса. У меня ряд предметов не совсем обычных для школ. Первый - это естествознание, с него все началось, естествознание для социогуманитарного профиля. Школьником этого профиля не читают биологию, не читают химию, им не читают физику, и, вот эти предметы по задумке министерства образования соединились в естествознание, и вот что-то вроде КСЕ меня попросили, для 10-11х классов. Но я сразу предупредил, что у меня будет больше натурфилософии, чем концепций современного естествознания. Школа пошла на эксперимент и по крайней мере пока не пожалела. Надеюсь на это.

Второй предмет, который я преподаю в школе - это философия. С восьмого класса у нас есть факультатив, он для восьмого, девятого класса. У десятого, одиннадцатого тоже есть часы, не факультатив, элективный курс «философия», у них на час больше. У восьмого-девятого один час в неделю, у десятого и одиннадцатого два часа в неделю философии. В этом году я буду преподавать культурологию, факультатив у десятого-одиннадцатого класса и факультатив по написанию научных статей, для того чтобы они выходили уже с какими-то публикации уровня на свои факультеты после выпуска.

Так же у меня есть некоммерческая организация: Общественная организация содействия философским исследования «Философская Мастерская». 31 июля нам будет ровно год, как мы юридическое лицо. За этот год мы провели много мероприятий, в том числе в Санкт-Петербурге: Всемирный день философии, в ноябре, который, проходит традиционно, мы приезжали в СПбГУ в Институт Философии, проводили «Философский бой». «Философский бой» - это наша методическая наработка, нашей команды «Философской мастерской», что-то между дебатами и философским спором. Почему между — потому что основная цель все-таки не победить в этом споре (да, мы не занимается софистикой), мы пытаемся взять проблемы и рассмотреть ее с двух сторон. Вот, с этим мы ездили в Санкт-Петербург в прошлом году.

И еще одна регалия. Есть такая ассоциация: Российская ассоциация содействия науке. Ее организовал академик Евгений Павлович Велихов, очень серьезная личность. Он поддержал нашу идею по философии в школе. Мы хотим, чтобы философия, как предмет, оказалась в школьной программе. Евгений Павлович поддержал ее настолько, что на методическое пособие по философским боям написал рецензию. У нас рецензентом выступал академик, это удивительная вещь. Письма поддержки писал. Достаточно серьезная поддержка. И вот я являюсь руководителем молодежного отделения этой организации: Общероссийской общественной организации «Российской ассоциации содействия науке». Аспирант кафедры философии. У меня направление: философия культуры, философская антропология.

Климентьев В.: Все настолько интересно, не знаю о чем вопросы задавать. Потому что огромные точки пересечения с моей деятельностью и с теми людьми, с деятельностью которых я знакомлюсь в этих интервью. Это что-то удивительное, получается чуть ли не во всех

Скипин Н.: Направлениях?

Климентьев В.: Немножко в другом смысле: во всех уголках России возникают группки, того или иного размера, маленькие или побольше, с поддержкой и без поддержки примерно об одном и том же. Это что-то удивительное.

Скипин Н.: Ага. Это было замечено. Мы общались с Никитой Неклюдовым и с Артёмом Тыликом. Я в мае приезжал в Санкт-Петербург на конференцию, которую организовал Институт Цитологии Академии Наук, и заодно с ребятами этими встретился. И тоже обсуждали, что в разных уголках России возникают подобные объединения. И что видимо это необходимость историческая для нашей страны сейчас, мы должны существовать, и консолидация наша очень нужна и важна в этом плане, чтобы стратегия была не как у лебедя рака и щуки.

Климентьев В.: Вот, да, было бы хорошо, потому что разрозненное плавание оно не очень эффективно, по крайней мере у меня. Какая-то робинзонада получается. А оказывается люди в схожих направлениях, и огромное количество, уже трудятся, и хочется со всеми уже познакомиться и повзаимодействовать.

Скипин Н.: Согласен!

Климентьев В.: Хорошо. Я сейчас в некотором ступоре. У меня мысли пошли уже совсем в другу сторону, не в сторону интервью. Но приступим к вопросам интервью. Вы же посмотрели, да, удалось посмотреть?

Скипин Н.: Я посмотрел вопросы, они так в логическую цепочку выстроены. В принципе можно по всем и пройтись.

Климентьев В.: Да, это у меня такой замысел, чтобы у разных специалистов посмотреть ответы на одни и те же вопросы, тогда получается некоторый интересный срез. По прошедшим интервью уже проглядывают интересные закономерности. Но это лишь костяк, мы вольны уходить в дополнительные темы. Тогда приступим. Первый вопрос звучит таким образом: какова, на ваш взгляд, философская задача настоящего времени для человека, человечества и самой философии?

Скипин Н.: У меня специфика. Я пишу диссертационное исследование по глобальной культуре. Я читал интервью других своих коллег, у которых вы уже их брали, и заметил, что каждый заходит со стороны своего исследовательского интереса чаще всего. И задача-то философская для человека на сегодняшний день очень глобальна, при этом одновременно чаще всего она замыкается на самом человеке. Это проблема, на мой взгляд — мы теряем человечность, собственную человечность, и чем дальше движется прогресс, тем больше мы будем ее терять. Ведь на сегодняшний день большее количество профессий, большое количество функций, которые раньше выполнял исключительно человек – автоматизируются, и человек в этой автоматизации теряет элемент своего бытия, теряет элементы своей самости, своей самоидентификации, короче говоря, самого себя теряет в этот момент, когда «теряется» какой-то процесс его жизнедеятельности: стирка, уборка, вождение. Очень много всего сейчас уже не нужно человеку в принципе, он легко расстается с этим, но при этом расстается с тем, с чем мы привыкли, с самим собой. И основная философская задача настоящего времени выработать вот это сохранение человека в том виде, котором он был.

Тут момент спорный, можно обвинить меня в закостенелости, консерватизме антропологическом, но здесь, на мой взгляд, дело вкуса и дело философской традиции. Мне кажется, что человек должен сохраниться как человек, а не как нечто радикально иное, вот. Скорее всего, это и есть философская задача настоящего времени для человека.

И для человечества как раз таки выработать вот эту стратегию по сохранению человечности в том виде в котором она есть, лучшие образцы ее. Не имею в виду, чтобы сохранить человека, как «героя нашего времени», сегодняшнего или из одноименного произведения, либо какие-нибудь средние образцы из эпохи возрождения, нет. Надо сохранить лучшие образцы, каким-то образом их, как сейчас биологи говорят, секвенировать, когда раскладывается генотип какого либо организма, и мы можем его прям считать досконально. Вот здесь должна быть такая транскрипция лучших образцов, и их воспроизводство, их, как раз сохранение. Это задача.

Для философии же, какая задача настоящего? Разработать этот механизм. Нет основной методологии, которая позволила бы считать человека и воспроизвести этот культурный образец. Мы не можем воспроизвести Печорского, мы не можем воспроизвести любого из Карамазовых, потому что мы не можем считать их максимально четко. Большой литературный спор возникает, да, с разных сторон, когда мы говорим про «Братьев Карамазовых», кто из них наиболее благороден, кто из них наименее благороден, кто из них положительный, кто не положительный герой. Еще будучи учеником в 11 классе, 10 лет назад я проходил получается, большие споры были всегда внутри класса, и с педагогом в том числе. И то же самое здесь — мы не можем прийти к одному объективному мнению, кто есть кто из этих братьев. Как только у философии будет какой-то инструмент хотя бы не позитивного знания, но все-таки объективного, с чем все будут согласны, что будет проверяться и воспроизводиться, вот в таком случае мы сможем воспроизводить культурные образцы. Как только мы сможем их воспроизводить, мы сможем сохранить те образцы, которые мы, как человечество, посчитаем правильными. Философская задача — создать определенную методологию, задача человечества эту методологию распространить и воссоздать человека. Вот, такая схема получилась.

Климентьев В.: Огромное спасибо. Николай, смотрите, правильно ли я срезюмирую, на мой взгляд, важные два момента получились. Первое — то, что задача философии обнаружить какую-то форму объективного знания для себя, свою именно философскую, и в этом смысле она должна быть отличной от формы объективного знания, которая получается в положительных науках, и при наличии вот этого метода, вот этого достояния, Второе – раскрыть вопрос человеческого в человеке?

Скипин Н.: Ну, да, да.

Климентьев В.: Тогда такой вот, уточняющий вопрос. А вы думаете это именно философская задача, а не педагогики, не психологии, не социологии?

Скипин Н.: Значит, задача педагогики — воспроизвести саму культуру. Воспроизведение культуры, воспитание личности. Задача психологии заключена в том, чтобы разобраться, каким образом это воспроизводство происходит, когда можно что-либо говорить, с точки зрения педагога, когда «голова ученика» еще не способна усвоить какой-либо сложный материал, когда ученику нужно те или иные слова подобрать для его каких-либо других вопросов, волнующих, с теми или иными ситуациями. Социологи, социальное проектирование оно возможно здесь нужно, как менеджмент самого этого процесса. Но основная задача это философская, потому что никто, кроме философа не сможет эту задачу решить, здесь необходим просто колоссальный, колоссальный научный, даже нет, хотел как-то по Вернадскому: вот здесь нужен планетарный масштаб философской мысли какой-то, прям гигантский опыт, гигантский пласт в себя включить. И, значит, что науки, которые были перечислены: психология, педагогика, социология - они не способны, на мой взгляд, это сделать в связи со спецификой собственного предмета.

Климентьев В.: Ага, а у философии предмет как раз человек?

Скипин Н.: Ну, в том числе.

Климентьев В.: А какие еще есть предметы?

Скипин Н.: Ну, если мы будем рассматривать как, то что нам необходимо…

Климентьев В.: Сейчас, Николай, я немножко уточню контекст вопроса. Понятно, что это огромный философский вопрос — что есть предмет философии, сейчас контекст уточню…

Скипин Н.: А если в этом контексте, то да, конечно!

Климентьев В.: Контекст в том плане, что спрашивается задача философии вообще, а вы в качестве нее даете такую антропологическую задачу, как бы одно из подразделений и направлений, того что в философии делается…

Скипин Н.: Ну да, я же говорил…

Климентьев В.: И поэтому мне хочется уточнить, как бы вес и значимость этой задачи антропологической, по отношению к тем, какие еще есть задачи философские?

Скипин Н.: Во-первых это специфика моего направления философского. Я ограничен, этим направлением, к сожалению. Поэтому заговорил именно так. Ну и во-вторых, на мой взгляд, переход к глобальной культуре, он связан с кризисом человека в человеке, потому что, во-первых, масштаб человека будет снова уменьшаться, мир становится снова больше, человек его полностью охватывает в своей голове. Не в смысле, что он повторил там все регионы, а в смысле, что масштаб мира увеличился в голове у человека, и он снова ищет себя в нем, пытается себя сделать соразмерным чему-либо, какие-то ориентиры найти. И когда они потеряны, это очень плохо и очень тревожно, да, возникает снова запрос на что-то такое экзистенциальное, как было во времена мировых войн, и это важно, это одна из основных задач ближайшего будущего, потому что мы начинаем теряться.

Климентьев В.: Хорошо, идем дальше. Поскольку ответ о задачах разложился на два: 1) поиск объективного знания и 2) найденным методом, раскрытие человеческого в человеке, мне кажется, хорошо бы эти два момента нам протянуть и дальше по всем вопросам. В частности, и ответ на второй вопрос: какой шаг нужен для решения обозначенных задач? по возможности, пусть будет двояк.

Скипин Н.: Все понял. Если мы говорим про какую-то общую методологию, то здесь я вижу, важный культурный феномен. На мой взгляд необходима тотальная гуманитаризация человечества, ну или хотя бы в рамках отдельного нашего государства, для того чтобы человек имел хоть какую-то лопату, инструмент, которым можно было бы заниматься самокопанием, это раз. Во-вторых, заниматься, иметь фундамент, на котором потом можно было надстраивать другие гуманитарные вещи, такие как философия, культурология и прочее, прочее, прочее. Почему это важно? Потому что как только будет тотальная гуманитаризация, у нас возникнет большое количество дифференцированных, не связанных методов, возможно даже, которые будут в конкурентной среде, почему бы и нет. А если не конкурентной, то в любом случае будет происходить процесс соединения. Сначала разобщение, потом диалектика нам говорит, что будет соединение. Сначала мы увидим ряд разъединенных методов, которые будут конкурировать за это звание объективного метода. Будут бороться за, условно говоря, методологическую монополию. И будет интересно наблюдать за этим противостоянием методов, и в конце концов какие-то методы покажут свою жизнеспособность, они должны будут это делать, для того чтобы какие-то конкурентные преимущества иметь. И мы сможем получить какие-то знания объективные, но при этом гуманитарные.

Климентьев В.: Ага, одну секундочку, Николай, то есть правильно я понимаю, в вашем представлении такого метода еще нет в философии?

Скипин Н.: Если мы берем срез на сегодняшний день всех философский традиций, мы можем на них надстраивать новые методы, но, вот мы ограничены этими методами, которые есть. Вот допустим, я выпускник-бакалавр, прихожу я на кафедру философского факультета в магистратуру, меня сразу пытаются включить в разные философские традиции педагоги на кафедре, условно говоря, соревнуясь за очередного «юнита» для своей философской школы. Когда мы делаем большую дифференциацию, вот эту тотальную гуманитаризацию, мы еще со школьной скамьи, уже там, делаем такой небольшой методологический вброс: вот есть разный спектр методологий, разный спектр методов, который позволяет в связи с горячим, светлым, гибким умом школьников создавать новые формы. Они лепят как пластилин эти новые формы, занимаются эклектикой очень часто, и у них в голове этот конструктор собирается совершенно невообразимым образом. Формы, которые они собирают и демонстрируют, не похожи даже на традиционные очень часто. Потому что где-то что-то не так поняли, что-то до-фантазировали, соединили не-соединяемое, и у них возникает ряд парадоксов, которые они, к счастью, могут решить, какие-то решения предлагают, и вот эти их новые конструкты, они не похожи на другие философские традиции, традиционные философские школы. И, я это веду к тому, что эта тотальная гуманитаризация школы приведет к тому, что мы будем заново переоткрывать, вот это поколение заново будет переоткрывать философские методы, и отрубать нежизнеспособные, уже отжившие получается, уходящие, угасающие, и может быть создавать новые. Я не говорю что на сегодняшний день нет таких методов, я говорю о том, что в будущем их должно стать еще больше.

Климентьев В.: Я понял ваш ответ, но задам тот же самый вопрос в несколько другой формулировке. Правильно ли я понимаю, по вашему представлению, за весь ход истории философии не выработался всеобщий метод, ее собственный, уже. Не частной какой-то традиции, школы какой-то, а всеобщий философский метод еще не выработался?

Скипин Н.: Ну, иначе не было бы философских споров, если бы выработался.

Климентьев В.: Нет, это же всегда можно списать на конкретную историческую ситуацию, осведомленность, исторический культурный фон, время, кто чего знал, кто чего не знал.

Скипин Н.: Ну, если бы я был Витгенштейном, я б сказал — он есть, вот, пожалуйста, просто возьмите «Философские Исследования». Но тут же…

Климентьев В.: Так я вашу позицию спрашиваю, не Витгенштейновскую, личную вашу.

Скипин Н.: Моя личная связана с тем, что нет, не выработана.

Климентьев В.: Вот, отлично, хорошо. Это для ясности позиции. Просто есть другая точка зрения, и уже есть место для какой-то дискуссии, полемики или обсуждения в будущем. Вот. Хорошо. Тогда вот второй вопрос о шаге для решения философской задачи можно сформулировать так: что нужно для поиска философией объективного знания, гуманитарного и для открытия человечности?

Скипин Н.: На самом деле, на мой взгляд, это взаимосвязанные вещи, потому что без метода невозможно будет каких-то достоверных сведений получить, получить факты, получить то, от чего можно будет отталкиваться, и все завязывается на вопросы образования в итоге, на вопросы воспроизводства культуры, вопросы ориентации в будущем.

Климентьев В.: То есть решение задачи с человечностью опирается как раз на методологию, на метод.

Скипин Н.: Да, да. На его поиск и его педагогическое воспроизводство. То есть для того чтобы воспроизводить человека надо немного поменять систему образования.

Климентьев В.: Хорошо. Тогда, идем дальше: каким представляется должен быть, или может быть, как раз тот человек, который сможет решать эту задачу, какими качествами обладать, знать и уметь?

Скипин Н.: Вопрос о человеке, который будет воспроизведен? Не о том человеке, который нашел этот метод, да?

Климентьев В.: Нет, для обоих. Сначала нам нужно, мы же сказали, что нужно для решения этого шага. Мы ищем метод и раскрываем человечность. Соответственно — кто он, кто сможет это совершить?

Скипин Н.: Ну, тот, кто сможет это совершить… Достаточно серьезный человек, которому хотелось бы пожать руку, или оказаться однажды рядом, потому что задача достаточно гигантская. Я подозреваю, это не может быть один человек, потому что все на сегодня решает команда людей, команды философские, может школы, кружки, объединения. Вот скорее всего это не будет отдельная личность, и даже если будет представлено как отдельная личность, то тут большая работа команды скорее всего будет, в связи с масштабом самой проблемы. И очень надеюсь, что эта команда будет максимально разно-государственной, так скажу. Надеюсь, и скорее всего так и будет, потому что в условиях глобализации сейчас происходит активный обмен, сношения интеллектуальные, и все остальное.

Какими качествами команда должна обладать? Если мы говорим о человек, то должно быть большое человеколюбие, потому что очень много других больших задач стоит перед философией, незакрытых, незаконченных, вот, и тот, кто направляет свои мысли туда, это достойно масштаба Макаренко, Монтессори, остальных педагогов, которые положили все время свое на задачу воспитания человека. Что за люди будут воспитаны, что за люди будут сохранены – ну это же конечно лучшие образцы. У каждого человека, конечно же, собственные представления о культурных образцах, здесь тоже, у меня же нет сейчас этого метода, я не могу сказать что именно должно быть воспроизведено. Мне как любителю фантастических книг Ивана Антоновича Ефремова, конечно, импонируют те персонажи, которых он описывает в «Туманности Андромеды» той же самой, возможно эти образцы близки к тому, к чему мы должны прийти, но еще раз уточняю что возможно. Я не могу точно сказать, у меня нет метода, который бы подтвердил.

Климентьев В.: Это я понял, это о тех, которые появятся, и поскольку еще не определено, поэтому мы может тут только как-то мечтать о чем-то, да, или фантазировать. А более реалистично как раз, мне кажется, рассмотреть эту исследовательскую фазу. Тех кто, как вы сказали, личность или команда личностей, которые смогут сделать вот этот некоторый прорыв в методе и в определении и в реализации какой-то. Вот вы сказали одно качество — человеколюбие, его наверное мало будет, для команды?

Скипин Н.: Значит, мы — мы это вот наша команда педагогов из «философской мастерской», мы выделяем обычно три ключевых качества, когда работаем с учениками. Мы пытаемся их развить, на наш взгляд важнейшие качества в современности. Самое главное качество — это работа в условиях неопределенности. На сегодняшний день все происходит очень быстро, мир изменчив, так сказать, с большими скоростями. Обычно очень много переменных, изменчивых, сиюминутных. В этой неопределенности очень тяжело каким-то образом ухватить ситуацию, в этой неопределенности очень тяжело остановиться и посмотреть вокруг, а когда у кого получается это сделать, он часто разочаровывается увиденным, потому что он смотрит и не понимает, что там происходит. Видит, но объяснить не может, не может даже подобрать слов, я сейчас про учеников говорю. И вот, работа в этой неопределенности, она очень важна, мы пытаемся ее воспроизводить. Мы решаем различного рода кейсы, чем ближе к современным реалиями тем лучше, и пытаемся в эту неопределенность вносить им некий определенные алгоритмы работы с ней.

Климентьев В.: Так, а как?

Скипин Н.: Рассматриваем различные подходы к различным проблемам, этическим например. Иногда даже балуемся и пытаемся доказать нематериальность, даже не так скажу — симулятивность нашего мира. И когда это выгодно, пытаемся применить эти вещи. Вот мир симуляция, значит можно его взломать, например если мы исследователи проблем ДНК, значит, для нас очень важно снять и изменить, редактировать, исправить те проблемы которые существуют. И вот как раз таки симулятивный подход позволяет, поверить в успешность совершенно сумасшедших каких-то ситуаций. Потому что, если мир есть симуляция, то эту симуляцию можно каким-то образом попытаться взломать, так сказать, на современном языке, хакнуть (от слова хакер). И каким-то образом на нее повлиять, и если вы занимаетесь исследованием в области биологии, то это идеальная для вас получается картина мира, если вы можете взломать, то вы можете повлиять и так далее. Вот эти неопределенности мы пытаемся определить, ведь что происходит при изменении генома мы не знаем, там куча сцепленных генов, и говорю нехорошее слово куча, потому что мы не можем разобрать всю эту вот горстку проблем биологических, которые существующих на сегодняшний день.

Климентьев В.: Николай, извините, вот такое уточнение, я правильно понял, что вы даете ученикам алгоритмы работы с неопределенностью, чтобы какая-то определенность получилась? Вы даете алгоритмы как «хакать» реальность?

Скипин Н.: Нет, нет, мы не даем такие алгоритмы (смеется). Мы там сектантством не занимаемся, видимо так увлеченно рассказывал. Мы рассматриваем различные современные философские подходы, различные онтологические даже вещи. Мы просто на просто берем и ставим на каком-либо уроке проблему, потом значит… Давайте я расскажу просто как происходит урок.

Климентьев В.: Это будет идеально.

Скипин Н.: Значит, я задаю определенный вопрос. Существует ли парта, на которой лежат ваши тетради? Чаще всего происходит попытка доказательства, что «да, существует». И в этот момент происходит моя контрпозиция, я пытаюсь доказать, через Беркли, например, то что стола-то не существует в тот или иной момент времени, когда не смотрю его, или еще когда-нибудь. Что это плод моих фантазий, ухожу в жуткие дебри солипсизма и потихоньку-потихоньку, помаленьку продавливаю эту позицию, заставляю учеников, не из-под палки конечно, слово «заставляю» неудачное, просто рано или поздно сами ученики начинают доказательную базу именно моей позиции воспроизводить. Как только, на это уходит урока два обычно, они проникаются той или иной онтологической системой, как только я понимаю, что они поняли, почему этого стола не существует, я встаю на совершенно противоположную позицию и доказываю, что стол все-таки существует, и они оказываются в условиях неопределенности.

Климентьев В.: А существование вы доказываете каким образом?

Скипин Н.: Ну, просто-напросто, берем атомизм и пытаемся его разобрать, что он состоит из элементов, что есть верифицируемые доказательства. Можем сходить, школа частная, оснащение хорошее, посмотреть даже на эти частицы в микроскопы, что стол-то реальный, что он существует, что я не могу его никак взломать. И в итоге, когда доказательная база уже накапливается что стол существует, они начинают сталкивать уже в голове эти позиции, и та которая более убедительная, та которая подходит для того иного момента она становится для них основной. Чаще всего весь класс подтверждает что стол существует, и на провокации что стола нет не ведутся: допустим что если закроем дверь класса, то остальной школы, кроме нашего кабинета нет, у нас такого не было еще, что у нас конференция солипсистов в классе, такого не бывало еще. Тоже самое про этические кейсы.

Климентьев В.: Сейчас, секундочку, чтобы нам далеко не убежать, правильно ли я понимаю, что вы доводите ученика до состояния владения обоими парадигмами?

Скипин Н.: Да! В этом весь метод «философского боя», когда берем проблему, делим учеников на две части, ну например, какую-нибудь проблему которую они очень любят разбирать, это эвтаназия, за или против. Я обычно спрашиваю, кто «за», подымают ребята руки, и кто «против». Те кто «за», они садятся в угол, где они должны обсуждать тезисы, что мы против эвтаназии, а те кто «против» должны обсуждать доказательную базу за эвтаназию. То есть они должны доказывать не собственную позицию — это основное правило. У них была своя доказательная база, почему они за эвтаназию, они должны разработать против своих «за» аргументы, которые должны перекрыть их «за». Когда они высказываются, когда они выходят «публично» для этого, на момент пред-дебатов, они часто сами себя переубеждают. То есть многие меняют свою позицию, потому что они смогли себе доказать, это раз, а во-вторых они никогда не задумывались о доказательной базе по той или иной проблеме. Потом, когда происходит момент диспута, когда они начинают обмениваться тезисами, атакуют, защищаются, тоже возникает у них коллаборация мысленная, и после этого урока философского у них происходит рефлексия, и после рефлексии мы подводим итоги, кто смог поменять свое мировоззрение.

Климентьев В.: А под рефлексией, в вашем случае, вы понимаете что?

Скипин Н.: Вот, происходит обмен тезисов, происходит обмен доказательной базы, разбираем логичность их тезисов, или наоборот нелогичность, этичность, не этичность. В общем, этот вот разбор полетов, который происходит, что они там понаписали, понаговорили. Потом проходит какое-то количество времени, то есть они переваривают это все. Это достаточно удивительно, потому что философские бои, которые проходят как просто уроки, они заставляют их думать только после прохождения этого урока, о своей позиции. То есть проходит дня два-три, в коридорах можно услышать разговоры про эвтаназию, например, если мы эту тему брали. А вот когда мы проводим мероприятие философский бой, как мероприятие, куда приглашаем большое количество людей, обязательно экспертов по теме, педагогов или практикующих специалистов, значит, там есть большая пред-рефлексия, еще философский бой не прошел, но уже за полторы-две недели коридорные дебаты, коридорные аргументации по той или иной теме. Вот например по вегетарианству у нас проходило мероприятие, они спорили еще до того как произошел обмен вот этих тезисов. А уже когда бой происходит, после него, там еще больший эффект, вот если после уроков дня два-три еще можно волну вопроса поймать, то после мероприятия она длится обычно недели полторы-две. То есть и в итоге ребята месяц поглощены одной проблемой.

Климентьев В.: Николай, я просто не случайно все это уточняю, потому что и понятие рефлексии, и этой деятельности, это одно из важных дел философских, и пока не улавливаю смысла рефлексии, пока все смазывается у меня.

Скипин Н.: Форма, вы спрашиваете, да?

Климентьев В.: Да, что именно вы делаете? Пока похоже просто на обсуждение, как синоним.

Скипин Н.: Бывает форма эссе, то есть иногда они пишут эссе, мы нечасто этим пользуемся, потому что это энергозатратно и для них, особенно для одиннадцатых классов, им нужно готовиться к ЕГЭ. Чаще всего это какие-то тезисы, они пишут что-то вроде манифеста небольшого, на 15 на 20 тезисов. Была практика что они писали его даже на иностранном языке, для того чтобы уложить мысли, для того чтобы можно было их использовать при общении с иностранцем. То есть подобрать те слова, подобрать структуру мысли на другом языке, и самое обычное — это просто обсуждение. Выходит человек, он объясняет почему он поменял свою позицию.

Климентьев В.: Вот я и не улавливаю пока. Вот правильно ли я понимаю, что обсуждение или рассуждение - это вот в этом смысле вы рефлексию употребляете? То есть не специфическое рассуждение, а просто рассуждение вы так называете?

Скипин Н.: Да, да, мы не занимаемся, допустим, философской практикой, не делаем таких вещей, которые там часто происходят. Не делаем такого.

Климентьев В.: То есть термин рефлексии, это просто такой рабочий термин для там рассуждения, обсуждения.

Скипин Н.: Да. Да.

Климентьев В.: А то я уж думал, вы там рефлексией занимаетесь со школьниками.

Скипин Н.: Нет. Им рано.

Климентьев В.: Хорошо, очень-очень интересно, и настолько опять много пересечений с тем, что мы делаем на занятиях. У нас тоже есть этот самый ход: дается участнику задание высказать, какое-то суждение, в истинности или ложности которого он стопроцентно уверен, и потом аргументировать его ровно наоборот. А вот, вспомнил что хотелось бы уточнить. Как раз по поводу того, что вы даете во владении ученикам две парадигмы. Получается что, правильно ли я понимаю, что они, владея ими двумя, далее, уже исходя из ситуации собственного интереса, могут, применять их в той или иной ситуации?

Скипин Н.: Я пытаюсь сделать на уроках срезы, определенные срезы есть. Вот как раз эссе, тоже очень эффективный метод: дается тема определенная, и они ее раскрывают. И эта тема ограничена, допустим, тем, что ему придется либо один, либо другой метод принять, как вот он выходит из него, из этой ситуации, достаточно любопытно. Иногда эта форма открытых уроков. Я приглашаю других педагогов смежных направлений, а ученикам даю темы. Чаще всего это 11 класс, и поэтому темы из того, что мы за 10 класс с ними наработали. У каждого свое понимание, у каждого свое мировоззрение, у каждого свои интересы. Вот кому что было интересно, я этому всему, значит, посвящал.

Вот у меня был ученик, он в этом году выпустился, его интересовала тема семейных ценностей всегда, ну у него свои мотивы на это были, не буду о них говорить, но, тем не менее, вот его это очень сильно интересовало. И ему были даны вопросы как раз посвященные семье, любви, ряд вопросов очень важных, на которые он должен был ответить. И это тоже что-то своеобразное. Они это эссе зачитывали сами со сцены, это было все в актовом зале, то есть они все это там декламировали. Кто-то академически, кто-то просто сидя-лёжа на сцене, стихами, формат не ограничен, то они должны были это все, значит, донести до присутствующих, но то что они должны были это донести, это было важно.

И сам срез заключался в том, что все равно, когда ученик докладывает, когда ученик говорит, он использует ту или иную терминологию, дает те или иные дефиниции, значит, и приходит к тем или иным выводам. И можно его на вот этой мировоззренческой шкале сразу вычленить, куда он ушел, какую траекторию он выбрал, как она изменилась относительно предыдущих каких-либо срезов. Достаточно любопытное это всё дело, и этим мы занимаемся с ними.

Климентьев В.: Такая получается, шкала развития мировоззрения?

Скипин Н.: Ну да, его тропа скорее.

Климентьев В.: Метки такие.

Скипин Н.: Да, откуда начал, куда притопал.

Климентьев В.: Меня интересует еще вот такой аспект: многообразие этих методов. Не оставляете ли вы их самих наедине с этими методами? Как они их выбирают — произвольно? Т.е. только интерес ведет их в выборе того или иного метода, или той иной позиции? Есть стол, нет стола или есть какие-то выходы, попытка выхода, на какие-то вроде объективные критерии, что не все так от полного произвола зависит?

Скипин Н.: В десятом классе, когда мы только с ними начинали этим всем заниматься, особенно в первую и вторую четверть, видно — насколько они растерянными становятся, потому что у них выбивается почва из-под ног. Обычные вещи для них становятся необычными и очень видно влияние других педагогов. То есть у каждого ученика есть определенный пул, скажем, тех педагогов, кому они доверяют, кому они симпатизируют. И, на меня жалуются часто другие педагоги за то, что к ним ученики приходят с такими вопросами, на которые эти педагоги ответить не могут.

Я как бы мотаю головой, говорю, ну извините, пожалуйста, это же не я вам вопрос задал, это ваш ученик пришел к вам, значит он вас выбрал, он вас любит и уважает. Но влияние этих учителей на этих учеников, оно сразу чувствуется. Я разговариваю с коллегами, у них определенные установки, эти установки потом транслируются учениками. Вот, почему они этих учителей выбирают, тут уже, скорее всего, какие-то личные моменты, личные интересы, да, может быть они связаны с дисциплиной, а не с учителем, в конце концов. А может быть наоборот, именно с человеком связано, но вот это влияние чувствуется. Но чем ближе к выпуску, тем я вижу, что это влияние меньше. И самое забавное, что у них учителя, вот эти, к которым они сразу бегут в десятом классе, они заменяются, угадайте кем?! — другими учениками, их же одноклассниками! И за этим удивительно наблюдать, когда у них там споры чуть ли не на счет существования Луны происходят, что-то вроде: «то есть ты хочешь сказать, что Луны не существует, пока Солнце светит?» Вот в этом духе происходят разговоры на скамейках, на перемене.

Климентьев В.: Потрясающе!

Скипин Н.: Самое важное то, что они иногда готовы драться за это. Я просто счастье испытывал в этот момент, потому что когда это происходит из-за каких-то мелочей это одно.

Климентьев В.: Они сами друг-другу интересны, а не просто авторитет какой-то!

Скипин Н.: Да, да, и это волшебно просто, то есть учителя заменяются самими учениками, и их рост, прям, ну мне очень чувствуется, и они часто очень уходят в другую сторону от тех установок, которые у них были в десятом классе. Очень уходят.

Климентьев В.: Николай, я вот пытаюсь все эту тему как-то выявить и сформулировать, когда у человека возникает, выбивается почва из-под ног, как вы сказали, когда он вдруг оказывается перед фактом существования разных позиций, вот есть стол и нет стола. Что вы делаете, для того чтобы все таки человек в шизофрению-то не катился? Чтоб какая-то твердая почва все-таки была.

Скипин Н.: Вот как-то это по наитию, получается, значит, просто разбирается та или иная позиция допустим, они все встали в позицию, приняли ее, что стол существует, я встаю в контрпозицию и они плавно перетекают в нее. То есть берет верх авторитет, убедительность, значит, берет верх логическая связь. То есть, в конце концов, они перетекают в другую позицию, их почва стала другой. Как только у меня меняется позиция, они снова в нее перетекают. Мы «вопрос стола» воспроизводим потом еще в одиннадцатом классе, часто вообще у нас это аллюзия, мы часто, не на столе, у нас есть маркер, именно маркер. Мы это все делаем, у нас есть выражение «волшебный маркер», во что он только не превращался.

И вот, вот эта «проблема маркера», проблема пишущего предмета, она часто вспоминается на других уроках. Когда мы начинаем проходить историю философии в одиннадцатом классе, мы часто делаем пример маркера. И «маркер маркеру волк», например «взаимодействие маркеров между собой», «могло ли у них получиться государство?», например. Мы эти все примеры воспроизводим. Вспоминаем. Я не находил еще ни разу, чтобы у них какое-то там было расщепление сознания, schizophrenia. Нет, не наблюдал никогда. У них есть четкая позиция, просто, видимо, они выбирают из двух противоположных что-то одно, или синтезируют. Мы очень любим Гегеля, и синтез - это наше все, мы часто его используем, но у нас есть правило: как «философский бой» - никаких синтезов. Вот если мы доказываем позицию, то мы специально доказываем крайнюю позицию, радикальную. Без синтезов.

Климентьев В.: А на аватарке у вас Гегель в очках. Хорошо, Николай, давайте двигаться дальше. У нас еще половины не прошло, а уже полтора часа, хочется и до конца дойти, и столько еще всего интересного. Хорошо. Тогда сейчас, группу вопросов, которые непосредственно связаны с образовательным процессом. Большую часть мы уже коснулись на этих конкретных примерах. Понятно, что этот новый человек, который будет способен решать эти глобальные задачи, он получается в результате какого-то нового образования, да? Тут мы, по-моему, понимаем одинаково критичную важность образовательного процесса. Тогда вопрос следующий: что такое на ваш взгляд, есть образовательный процесс вообще, если можно так, глобальными мазками, человека, и философское образование в частности?

Скипин Н.: Если честно, я сейчас вспомнил, пока задавали вопрос, что только одно качество мы раскрыли и об одном сказали. Это работа в условиях неопределенности и человеколюбие. Там еще два есть их не буду раскрывать, просто скажу это: мультикультурность и системное мышление. Вот, эти четыре качества, которыми должен обладать человек который появится, и который по сути должен решить задачу.

Климентьев В.: Спасибо огромное, я-то так увлекся тем, что вы говорите, и забыл, что мы не все качества обозначили. Спасибо что вернулись. Так, насчет, что такое образовательный процесс вообще?

Скипин Н.: На мой взгляд, образовательный процесс, это есть процесс воспроизводства культуры, причем воспроизводства и с наследственностью и с изменчивостью. Такой динамический процесс. И философское образование оно вот в этой изменчивости и наследственности на мой взгляд является частью как раз таки изменчивой, которая определяет, во-первых, сам эволюционный путь вот этого образования, развитие его, или наоборот деградации, в конце-концов почему бы и нет. А вот именно философское образование, оно заставляет существовать процесс отрицания предыдущего и становление чего-то либо нового, какой-то новой формы воспроизводства культуры. Это вот сто процентов.

Климентьев В.: А за философским образованием, как раз роль вот этого самого драйвера развития, да получается?

Скипин Н.: Ну да, философское образование, на мой взгляд, это флагман. Не случайно, именно философия тот предмет, который есть на всех специальностях, во всех вузах. Когда приходит студент в институт, университет, в академию, он все равно проходит именно философию. Кем бы он ни был, геологом, врачом или архитектором, он должен пройти эту дисциплину. Это важно.

Климентьев В.: Хорошо. Пройдем тогда вглубь конкретики. На ваш взгляд, каким должен выстраиваться вот этот процесс философского образования. Я так понимаю, для вас ближе по практике специфика школьного образование, но мы должны не забывать о тех, кто уже вне стен школы, но тоже хочет оказаться приобщенным к этому всему.

Скипин Н.: Я немножко похвастаюсь: выиграл грант на реализацию проекта, суть проекта в том, что сейчас идет разработка нашей командой игры, настольной игры по философии. На нее в принципе грант был выигран, и когда защищал проект, у меня было обоснование, одно из обоснований: Когда мы оказываемся в институте, мы все проходим философию, как предмет и, если поспрашивать тех людей, кто не учился, на кафедре философии, культурологии: «А, ребят расскажите, как проходили-то эти пары?» Чаще всего будут фразы :«Я ходил только на первую и последнюю пару, или на зачет только пришел, мне было очень скучно», и так далее. Философское образование в высшей школе, оно на самом деле, не такое, как мягко сказать, не такое интересное что ли, как хотелось бы. Студенты не заинтересованы, студенты не-предметники по философии и гуманитарным наукам, не так заинтересованы как хотелось бы, это раз. Во-вторых, преподаватели тоже не всегда заинтересованы во всем этом деле, и это проблема.

Проблема, которая носит характер системной, значит решать ее нужно системно. Следовательно, то образование, в котором эта проблема зародилась, оно не совсем подходит под вот эту задачу и процесс философского образования на сегодняшний день видимо должен каким-то образом измениться. Вот «абсолютно правильно» каким образом, я тут подсказать не могу совершенно; единственный выход который я вижу, его я вижу через школу, что нужна философская пропедевтика, причем философская пропедевтика не в академической строгой форме, а в игровой. То есть вот методы дискуссионные, например нашего философского боя, вот вы рассказали про то, что ставите вопрос ребром, скажем так, у них одна позиция, а должны они другую защищать. Вот такие формы игровые, формы геймификации философии в том числе – каким-то образом нужны. За геймификацией образования, я подозреваю, стоит большое будущее, не знаю светлое или не очень, это уже другой вопрос, но то что это тренд, и то что этот метод нужно пробовать, раз его сейчас активно тиражируют, раз его эффективность допустим в лингвистике есть, доказана; в нашей школе используются в большом количестве, например, элементы геймификации на уроках иностранных языков, и активность, и эффективность вижу сам.

Климентьев В.: В двух словах, что имеется ввиду? Там баллы, всякие значки?

Скипин Н.: Что-то в этом роде, в том числе соревновательный момент, по скорости, например, при помощи сервиса, Kahoot, по-моему, называется, кто быстрее, либо кто больше наберет баллов, вот эти все вещи. В начальной школе, по-моему, у них вообще сильно геймифицированно. Выдается им герой и они его, условно говоря, прокачивают, как в онлайн RPG играх. Они этим в любом случае занимаются, это им понятно и близко. И ясное дело, они в этом сразу же разбираются, и у них возникает интерес. Интерес к изучению языка, через такую форму. Вот, видимо, образование связано с этим будущим, и философию если будут преподавать в школе, в десятых-одиннадцатых хотя бы классах, в этой игровой форме, то в институте она будет уже более понятной. В высшей школе она не будет вызывать такое отчуждение, отвращение. И вот я вижу выстраивание процесса философского образования через его пропедевтику в школе, это раз, а во вторых через геймификацию философского образования. 

Климентьев В.: А если можно, вкратце по содержанию, как вы видите это образование?

Скипин Н.: Хороший вопрос, не задумывался об этом, удивительно. Парадокс.

Климентьев В.: Давайте подумаем.

Скипин Н.: Удивительно, я вообще хотел бы, чтобы у нас пошла вот эта вся французская система, которую еще Наполеон ввел, он ввел БАК, это экзамен что-то типа ЕГЭ. Во Франции есть ЕГЭ по философии. Но сами вот эти уроки, они проходят не совсем академически, очень много всяких игровых моментов: игровые поля, разбор книжек, сказок. Всего такого там очень много, и оно все системно. Возможно, как-то по этому образцу все делать, строительство нашего образования. Но при этом нужно иметь в виду региональную специфику, государственную специфику. В том числе, вот тут, еще важный момент связан с идеологией, который бы затрагивать не очень-то хотелось, но, тем не менее, он очень важен, ведь даже отсутствие идеологии, по сути своей – идеология, невозможно выйти за идеологическое поле, преподавая философию, вот это очень важно. И эту проблему, конечно же, тоже нужно каким-то образом решать, а вот каким, я бы сейчас умыл руки.

Климентьев В.: Вы сказали, что любите там у себя Гегеля, а вы читали его «Речи ректора гимназии»? Они целиком, правда, еще не переведены.

Скипин Н.: Нет.

Климентьев В.: Он 8 лет был ректором Нюрнбергской частной школы для мальчиков, и организовывал там учебный процесс и еще преподавал на его разных ступенях философскую пропедевтику. Получается уникальная ситуация: великий философ, на основе своего учения, выстраивал реальный учебный процесс. В русском издании, второй том «Работы разных лет», там как раз переведены несколько его речей, доклад прусскому министерству о состоянии дел в высшей школе, о преподавании философии в гимназии.

Скипин Н.: Я слышал, что у него есть своя пропедевтика философии. Но, в связи с диссертацией еще руки не добрались, потому что у меня она не по педагогике.

Климентьев В.: В пропедевтике его заметки, конспекты, как раз к гимназическим урокам. А «Энциклопедия философский наук» есть сборник его заметок, для рассказов студентам. Удивительно, что речи Гегеля ректора говорились в начале учебного года перед родителями, администрацией города и так далее. Это надо понимать, какая там была публика, что он не вакуум слова свои говорил.

Скипин Н.: Удивительно, да, учитывая сложный язык Гегеля, и его любовь к резонерству.

Климентьев В.: К сожалению, не всё переведено. У нас была инициативы несколько лет назад, перевести все эти речи ректора гимназии, и переводчик с немецкого языка, стонал просто, когда у Гегеля одно предложение на абзац, и там такие витиеватые обороты: «Как это перевести, я не знаю!»

Скипин Н.: Просто ну это обычная сложность, что с Гегелем, что с Хайдеггером.

Климентьев В.: А ведь Гегелевские идеи повлияли на Гумбольдта, основателя образовательной реформы Пруссии. Поэтому немецкая или французская, тут тоже еще есть над чем поразмышлять. Хорошо, и тогда два последних вопроса остались. Уже долго беседуем очень, и еще столько бы просидели. Раз и пересеклись мы внезапно. Что-то вселенная тут от нас хочет.

Скипин Н.: Ноосфера схлопнулась!

Климентьев В.: Да ноосфера. Вопрос следующий такой. Поскольку мы коснулись процесса философского образования, то никуда не отойти от того, чтобы выразить, хотя бы некое отношение к истории философии. Как вам видится, что с ней, как с ней, надо ее, когда или не надо вообще для философского образования?

Скипин Н.: У меня был семестр, когда я читал студентам социокультурной деятельности, курс истории философии. Не курс, а семестр. И тяжело на самом деле было, и мне, во-первых, потому что студенты не были заинтересованы в истории философии, они, в конце концов, выходят менеджерами. С их точки зрения есть вопрос «нужно ли оно вообще?» и, «что вы мне тут пытаетесь рассказать?» «для чего?», «поставьте уже зачет автоматом, хотя бы тройку, и хватит на этом». Тяжело. По необходимости, я как бы понимаю, я, в конце концов, связан с философией и не могу не понимать, что история философии важнейший предмет, важнейшее знание, которое необходимо. Как разворачивалась мысль, философская мысль, от начала времен, скажем так, традиционно от Фалеса Милетского до сегодняшних дней, к чему она приводила.

Даже сами вот истории, я помню, замечательный урок, когда мы проходили Пьера Абеляра в этом году. Как-то он эмоциональным так выдался, закончился очень интересно, потому что Пьер Абеляр достаточно интересная личность, с интересной биографией, так назовем, с богатой биографией. И у учеников-то, прям, загорелось «ну, ничего себе». Почему-то средневековая философия традиционно представляется, в темных, мрачных тонах. Возможно это как-то с предметом история связано, потому что история средневековья, она темными тонами изобилует, но и в принципе представляется. Даже фильм если посмотреть, то есть у нас изначально установки, на средневековье, как нечто очень такое тёмное. Вот к философии они так же подошли, когда мы начали средневековье проходить, оказалось что даже биографии самих философов, они очень любопытны. Как-то они прониклись средневековой философией. Плюсом ко всему у каждого же ученика свое отношение к религии, свое отношение к догматам, даже если ученик «не религиозный человек». У Пьера Абеляра свой был взгляд, например, и возникали дискуссии горячие. Очень горячая дискуссия у нас была и когда доказательства бытия бога Аквинского мы разбирали. Тут же многие из учеников начали контр-аргументы приводить, подобно Канту себя ставить в противовес, и создавать свои какие-то доказательства небытия, скажем так, Бога. Это все интересно, это все нужно. Я вижу запрос учеников, когда им правильно преподнесена история философии.

Климентьев В.: А правильно это как?

Скипин Н.: Правильно, это нехорошее слово, словосочетание, лучше его заменю тогда на «удачно».

Климентьев В.: Хорошо, удачно — это как?

Скипин Н.: Удачно это, когда у них появился интерес. Про «правильно» и я не знаю, как «правильно», не получается иногда у самого заинтересовать. Были и неудачные уроки, скажем так, неудачный опыт, когда совершенно скучно проходил урок, слишком нагружено, видимо было, по смыслу для школьников. Но вот когда удачно проходил, эмоционально хорошо заряжено, подкрепления возможно какие-то были, истории, возможно биография была преподнесена хорошо, и сразу же интерес к философскому учению возникал. Вот тогда контакт был и зрительный и интеллектуальный с учениками, и вообще по смыслу тоже был контакт. Но каким образом, я вот не могу даже советов никаких дать, предложений, установок, как лучше преподавать, изучать историю философии. Вот то, что ее необходимо изучать, это сто процентов.

Климентьев В.: Николай, понятно что «как» это еще открытый вопрос; необходимость тогда именно в чем?

Скипин Н.: Необходимость в том, каким образом человечество шло, от простых каких-либо обобщений, да, в том числе и от мифа до современных концепций.

Климентьев В.: Зачем?

Скипин Н.: Это хороший вопрос, затем чтобы мы могли наблюдать взросление человечества, чтобы мы могли экстраполировать вот этот опыт и в конце концов история философии вырабатывает вот эту как раз таки мультикультурность, про которую я говорил и которую не раскрывал. Потому что становится понятно как размышляли те или иные люди, мы можем себя поставить на их место: например поставить себя на место древнего грека и размышлять, пытаться размышлять как он. Когда мы апории проходим Зенона, мы пытаемся помыслить как древние греки, я запрещаю им вообще про слово «ноль», например, говорить, потому что они не понимали что это. У них не было этой цифры, у древних греков. Все наши исчисления из нуля происходят. Когда мы дихотомию, допустим, рассматриваем, у нас нет нулевой точки, у нас есть начальная точка, первая точка, но не нулевая. Мы пытаемся каким-то образом погрузиться в этот культурный контекст, значит, я исторические справки обязательно всегда даю, что там происходило в это время. Кто был олимпийским чемпионом, по какому виду спорта, почему там с Сократом сильно спорить было не очень выгодно – олимпийский чемпион дважды и ветеран войны. То есть мы в этот контекст пытаемся погрузиться и как-то вот мультикультурность, вот эту компетенцию выработать. Это нужно и это важно.

Климентьев В.: То есть, можно ли сказать, ссылаясь к началу, получается, в преподавании истории философии, это возможность дать опыт лучших образцов?

Скипин Н.: Вот как раз-таки и замыкая, к первому вопросу. Возможно, это тоже те лучшие образцы той эпохи. Конечно, мы не возводим в абсолют философов, как прям идеальные образцы, но тем не менее, то что они дали для «современных нас», и в неочевидных контекстах - разбираем. Мы, допустим Рене Декарта рассматриваем, как человека, который был пацифистом. Меня спрашивают почему, я говорю, он же количество дуэлей сильно уменьшил. И разворачиваем, разворачиваем, оказывается, у нас декартовская система координат используется в театрах, кино, стадионах. Там во Франции была проблема, билетов же не выдавали и кто успел, тот и сел на хорошее место, а кто хотел сесть поближе с дамой сердца, конечно, он вызывал на дуэль оппонента и вот они там сражались насмерть, за место в театре. И в этот контекст тоже погружаемся, то есть история философии позволяет нам быть мультикультурными, исторически мультикультурными. Потому что мы погружаемся в контекст истории и в контекст упора другой культурной традиции. Это позволяет нам развивать уже мультикультурность на современном этапе, в конце концов даже, вот французская традиция или аналитическая традиции, они связаны с историческим, экономическим и политическим даже контекстом. Мы когда Сартра рассматриваем, это понятное дело, что его работы имеют под собой политические смыслы, и так далее вот и мы входим в этот контекст. В этом году очень забавно получилось, мы дошли значит до французской философии 20 века, и в тот момент «желтые жилеты» появились, это было забавно тоже, потому что там были события, очень похожие, совпало удивительным образом.

Климентьев В.: А как вы думаете, если в преподавании истории философии, как раз и преподнести историю развития собственно философского метода? В таком ключе видится вам возможной история философии?

Скипин Н.: Разумеется да, потому что в принципе она для этого и есть: показать как развивалась общечеловеческая мысль. Я соглашусь с тем, что вы сказали.

Климентьев В.: Хорошо и последний наш вопрос, он касается роли диалога в образовании, как на ваш взгляд это имеет место, важна эта специфика?

Скипин Н.: Диалог между учеником и педагогом?

Климентьев В.: В любом ключе, в любом разрезе, диалог как что-то очень важное для философского образования.

Скипин Н.: Мы пытаемся, условно говоря, вступать в диалог с самим философом. Допустим мы рассматриваем ту или иную концепцию, опять берем пять доказательств бытия бога, мы же вступаем в диалог с самим философом, когда пытаемся его идеи обсудить, опровергнуть его доказательства, значит, мы приводим свои аргументы, можем вытащить его аргументы из других доказательств в противовес или развернуть, и так далее. В общем, диалог между учеником, учителем и философом в философском образовании, он очень важен. Должен учитель выступать всегда как, условно говоря, связующее звено между этими двумя беседующими, слово диалогирующий, какое-то новое слово, вот этот диалог нужен, важен. Обязательно. Если мы говорим о диалоге между учеником и учителем, он тоже очень нужен и важен.

Но здесь есть определенные проблемы. Если это будет монолог, допустим, учителя, в таком случае мы видим трансляцию просто учительских установок, мировоззрения учителя его воспроизводство. Потому что философия все-таки не имеет четких, объективных точек, так это назовем. И если человек, представитель одной философской традиции, он будет транслировать только ее, без диалога, в таком случае мы просто будем видеть воспроизводство мысли учителя. Философское образование в смысле «преподавания» - оно должно исключать это, на мой взгляд. Я этого пытаюсь чураться, чтобы не было воспроизводства именно моих мыслей. В принципе, поэтому и появился этот метод, метод выбивания почвы из-под ног, чтобы они не понимали вообще, а что именно является моей позицией и самый популярный вопрос, ближе к концу учебного года, у одиннадцатиклассников: «Николай Сергеевич, все-таки, но что вы думаете по этому, именно вы?». И все равно, даже в эти моменты я стараюсь, как-то вот, не дать им понять, что именно думаю. Потому что здесь важно чтобы они думали в итоге сами. Чтобы диалог был местом, не где руководит учитель, именно, а где руководят ученики. Я, учитель, должен, в итоге его структурировать, вот как вы структурируете интервью. Учитель должен структурировать в итоге их мысли, чтобы они логичны были. Вот такой диалог очень важен в философском образовании.

Климентьев В.: Хорошо понял, то есть самостоятельности мышления он должен способствовать.

Скипин Н.: Но на сегодняшний день, если мы вот прямо про сегодняшнюю ситуацию говорим, самый важный диалог, это все-таки диалог между философом и министерством образования. К сожалению, этот диалог отсутствует, на мой взгляд, потому что я пытаюсь на какие-то там общественные вещи, выносить вопрос о том что нужно делать философское образование в школе, то есть его каким-то образом продвинуть, да, в том числе взять там гранты для проектов и часто просто в стену непонимания упираюсь, и уже к сожалению к этому привык. То есть изначально уже установка, что скорее всего «нет», ничего у меня не получится при разговоре с тем или иным чиновником, по тому или иному поводу, связанному с философским образованием школьным.

Климентьев В.: Тут видимо и важно как раз объединять усилия.

Скипин Н.: Это да, это важно. И важно, чтобы были ученики в большом количестве и что бы «светились», чтобы показывали определенные результаты. То есть ведь мы же живем в бюрократическом мире, скажем так, в котором важно сделать отчет, к сожалению. Вот, и ученики являются этим элементом отчетности. Почему в нашей школе, вот тему с философией в школе поддерживают? Потому что мы отчитываемся, что вот наши ученики сделали то, сделали это. В прошлом учебном году удалось с пятиклассниками создать видеоролик по «Буриданову ослу», по этому парадоксу. Видеоролик с пятиклассниками, малыши 5-ый класс, разобрались в этой теме, теме парадокса «буриданов осёл», и мы с ними сделали на проектной деятельности небольшой, простой совершенно видеоролик. С телеканала «Наука» нам пришли грамоты. Конечно, же директор и завуч, они все были просто очень сильно воодушевлены, и в этом плане удалось определенные шажки сделать в направлении, что бы философия была и в пятом классе, каким-то образом. Вот мы потом делали ролик с искусственным интеллектом, но там очень сложно все оказалось, для пятиклассников, не сильно подъемную ношу для них в итоге, взяли. Но это вот метод проб и ошибок, в следующий раз попроще что-нибудь возьму.

Климентьев В.:  Ахиллеса с черепахой.

Скипин Н.: Да, скорее всего.

Климентьев В.: Хорошо, Николай, огромное спасибо, мне кажется, замечательная беседа произошла, мне было очень интересно.

Скипин Н.: Конечно! Рад знакомству, мне тоже очень беседа понравилась, очень рад, что открываются новые лица, начинаем объединяться, консолидироваться. Вот это и есть тотальная гуманитаризация: в разных уголках возникают очаги, которые, в конце концов, могут в одно большое пламя соединиться, я всегда за это!

Климентьев В.:  Хорошо, тогда на этой пламенной, замечательной ноте я останавливаю запись.